Он поет по утрам в клозете. Можете представить себе, какой это жизнерадостный,
здоровый человек. Желание петь возникает в нем рефлекторно.

Юрии Олеша «Зависть»

Когда Мишу спросили, как он относится к Асиному произведению, он в ответ только посмеялся. Смеялся так легко, что спрашивающему тоже захотелось улыбнуться.

Ну а все-таки, Миш, как тебе стиль? И что ты думаешь в целом об этом?
В ответ только смех, но не легкомысленный, а какой-то другой. Усталость и интеллект были в этом смехе, так смеются над детьми, когда они делают что-то несуразное. Нет, положительно Миша не принимал Асино произведение всерьез. «Пожалуй, самый сильный ответ», - подумал Алексей, ведь поначалу Алексей тоже не хотел слишком уж реагировать на все это. Ведь в тексте стояли прямые оскорбления его семьи и его самого, и если уж реагировать на это, то надо громкими словами, но с другой стороны там явно были еще элементы литературного вымысла, а обижаться на «искусство» глупо. Первая его реакция были сожаление и жалость к автору. Неужели у нее не нашлось более интересной темы для своего литературного дебюта, как только оплевать всю семью, придумав этот идиотический шаблон? Неужели она не понимает, что это не способ бороться с крестьянским корнем, который есть у всех нас, в том числе и у ее мужа? Если понимает, тогда зачем ей это нужно?

Возможных мотивов было много. Алексей помнил еще , как Артем пытался убедить его по телефону: «Леш, ты должен понимать, недвижимость не самоценна, это всего лишь часть финансовых операций». Алексей соглашался, что недвижимость не самоценна, он признавал, что с большой вероятностью его затея с домом будет убыточна, но желание все равно оставалось. Тогда, видимо, и возникла у Аси идея объяснить недалекому младшему брату, откуда у него эта непреодолимая и темная потребность к получению в собственность «объектов недвижимости». Вскоре и возник этот текст, где в скопидомстве и душевном варварстве были уличены все известные предки Алексея. Алексею же предлагалось прочитать текст, воскликнуть: «Вот оно в чем дело!», просиять, поблагодарить автора и уехать на двадцать лет в Китай. Но это был, так сказать, официальный мотив.

Вторая возможная причина была ближе к автору. В конце концов ее муж был один из них. Хоть и обструганный, но все же такой же дуб, как и все они. «Смотри!» - как будто Ася говорила своему мужу, - «Ты был одним из них, ты родился в этой семье, ты носил болезнь этого страшного рода у себя в мозгу, но ты почти смог от нее избавиться. Смотри, как далеко ты продвинулся, ты уже не можешь понять действий Алексея, а это значит, что ты выздоровел. Не давай болезни снова овладеть тобой, помни, она может придти снова!». Но на самом деле, Алексей не верил, что Ася написала этот текст только в предупреждение Артему – самая важная причина была еще ближе к автору, чем беспокойство за собственного мужа. Ее основной мотив можно было охарактеризовать одним словом - зависть. Зависть к Владимиру, который мог щедро раздаривать соседям почти весь мед, собранный с собственных ульев, и который держал большую мастерскую полную разных наточенных столярных и слесарных инструментов, готовых помочь всем «членам дачного кооператива». Зависть к Виктору, чей интеллектуальный жизненный накал явно не шел в сравнение с их бледным иммигрантским существованием и чьи самостоятельность, оригинальность и желание отстоять собственную точку зрения всегда вызывали восхищение. Зависть, в конце концов, к Алексею, который решился на то, о чем мечтают они сами вот уже много лет.

Итак, зависть. Плохое чувство. То ли нужно жалеть автора, то ли пороть. В любом случае лечить нужно автора, а не объект его исследований. Обижаться не стоит, а между тем обида появилась, по крайней мере со стороны сестер, обе которые были, конечно, упомянуты в тексте и в целом обруганы тем общим ругательным и якобы саркастическим тоном произведения. Обе нашли массу неточностей и натяжек в тексте, которые намекали на их глупость и подлость. Обе сошлись в том, что произведение написано в газетном тоне обтекаемых журналистских скользкостей, в то время как сам автор претендовал на эпический стиль. Обе не захотели принять это как шутку, как детскую шалость. Серьезность и официальность родственных связей с Асей через родителей и через Артема заставили их выбирать осторожные выражения. «Дорогая Ася!» - так начинался ответ одной из сестер. Блин, да какая же она тебе дорогая, если она считает тебя способной совершить такие подлости! Но за сестер Алексей не очень волновался, те обладали легкими и отходчивыми характерами, доставшимися им от их матери. Другое дело – отец. Его разработанный аналитический мозг, привыкший к интеллектуальной борьбе, не мог не принять вызов, в котором была поставлена с ног на голову вся история его рода, все то, что, по его мнению, создавало информационно-религиозную основу каждого человека. Но этот вызов был от жены его старшего сына, т.е. почти от самого сына. Что он должен делать? Принять вызов, ответить тем же обкатанным оружием и с уверенностью уничтожить противника своим ядреным пером или по-отечески пожурить и тем самым унизить их тем, что считает их детьми? Тьма пала на Средиземье, выбор было сделать невозможно. Виктор мрачнел с каждым днем. Выстроенные за многие годы отношения с семьей старшего сына медленно растворялись под наплывом мрачных мыслей. Уже наступающая старость долдонила о вечной своей правоте. Иногда хотелось послать подальше укоренившихся в Германии родственников, как он посылал всех похожих на них аристократов всю свою жизнь, уличая их в невежестве и незнании. Но он не посылал. Держись, отец, тебя любят! И отец держался.

Первым не выдержал сын Артем. Однажды ночью он вспомнил, как иногда его отец звал по имени: не «Артем» и не «Тема», а «Темушка», какое-то невообразимое сильное чувство заставило набрать телефонный номер старой родительской квартиры и говорить, говорить, говорить, не извинясь ни за что, не признавая своей вины, но в душе чувствовать благодарность, что родители есть такие, какие они есть. И это чувство благодарности разливалось и уже охватывало всех его учителей и друзей, которых он оставил на родине, и в конечном итоге, могло быть названо той самой любовью к родине и к родному очагу, которую воспевали поэты. Он понял, что, позволяя Асе говорить о своих родителях в таком плохом тоне, он сам же уничтожал все ценное, что было между ними. И главное, он смог донести до Аси, что, избрав обличительную позицию, она не сможет ничего изменить, не уничтожив естественных родственных отношений и что Артем любит и свою мать, и отца, и Асю, всех их одновременно, и он не может и не должен делать выбора между ними.

И тогда Ася с Темой начали готовить почву для возвращения, но это уже совсем другая история.